Дорогая Машуня, это продолжение......
Они свернули с проезжей дороги на памятную Скруджу тропинку и вскоре
подошли к красному кирпичному зданию, с увенчанной флюгером небольшой круглой башенкой, внутри которой висел колокол. Здание было довольно большое, но находилось в состоянии полного упадка. Расположенные во дворе обширные службы, казалось, пустовали без всякой пользы. На стенах их от сырости проступила плесень, стекла в окнах были выбиты, а двери сгнили. В конюшнях рылись и кудахтали куры, каретный сарай и навесы зарастали сорной травой. Такое же запустение царило и в доме.
Скрудж и его спутник вступили в мрачную прихожую; и, заглядывая то в
одну, то в другую растворенную дверь, они увидели огромные холодные и почти пустые комнаты.
В доме было сыро, как в склепе, и пахло землей, и что-то говорило вам,
что здесь очень часто встают при свечах и очень редко едят досыта.
Они направились к двери в глубине прихожей. Дух впереди, Скрудж - за
ним. Она распахнулась, как только они приблизились к ней, и их глазам
предстала длинная комната с уныло голыми стенами, казавшаяся еще более унылой оттого, что в ней рядами стояли простые некрашеные парты. За одной из этих парт они увидели одинокую фигурку мальчика, читавшего книгу при скудном огоньке камина, и Скрудж тоже присел за парту и заплакал, узнав в этом бедном, всеми забытом ребенке самого себя, каким он был когда-то. Все здесь: писк и возня мышей за деревянными панелями, и доносившееся откуда-то из недр дома эхо и звук капели из оттаявшего желоба на сумрачном дворе, и вздохи ветра в безлистых сучьях одинокого тополя, и скрип двери пустого амбара, раскачивающейся на ржавых петлях, и потрескивание дров в камине - все находило отклик в смягчившемся сердце Скруджа и давало выход слезам.
Дух тронул его за плечо и указал на его двойника - погруженного в
чтение ребенка. Внезапно за окном появился человек в чужеземном одеянии, с топором, заткнутым за пояс. Он стоял перед ними как живой, держа в поводу осла, навьюченного дровами.
- Да это же Али Баба! - не помня себя от восторга, вскричал Скрудж. -
Это мой дорогой, старый, честный Али Баба! Да, да, я знаю! Как-то раз на
святках, когда этот заброшенный ребенок остался здесь один, позабытый всеми, Али Баба явился ему. Да, да, взаправду явился, вот как сейчас! Ах, бедный мальчик! А вот и Валентин и его лесной брат Орсон * - вот они, вот! А этот, как его, ну тот, кого положили, пока он спал, в исподнем у ворот Дамаска, - разве вы не видите его? А вон конюх султана, которого джины перевернули вверх ногами! Вон он - стоит на голове! Поделом ему! Я очень рад. Как посмел он жениться на принцессе!
То-то были бы поражены все коммерсанты Лондонского Сити, с которыми
Скрудж вел дела, если бы они могли видеть его счастливое, восторженное лицо и слышать, как он со всей присущей ему серьезностью несет такой вздор да еще не то плачет, не то смеется самым диковинным образом!
- А вот и попугай! - восклицал Скрудж. - Сам зеленый, хвостик желтый, и
на макушке хохолок, похожий на пучок салата! Вот он! "Бедный Робин Крузо, - сказал он своему хозяину, когда тот возвратился домой, проплыв вокруг
острова. - Бедный Робин Крузо! Где ты был, Робин Крузо?" Робинзон думал, что
это ему пригрезилось, только ничуть не бывало - это говорил попугай, вы же
знаете. А вон и Пятница - мчится со всех ног к бухте! Ну же! ну! Скорей! - И
тут же, с внезапностью, столь несвойственной его характеру, Скрудж, глядя на
самого себя в ребячьем возрасте, вдруг преисполнился жалости и, повторяя: -
Бедный, бедный мальчуган! - снова заплакал. - Как бы я хотел... -
пробормотал он затем, утирая глаза рукавом, и сунул руку в карман. Потом,
оглядевшись по сторонам, добавил: - Нет, теперь уж поздно.
- А чего бы ты хотел? - спросил его Дух.
- Да ничего, - отвечал Скрудж. - Ничего. Вчера вечером какой-то
мальчуган запел святочную песню у моих дверей. Мне бы хотелось дать ему что-нибудь, вот и все.
Дух задумчиво улыбнулся и, взмахнув рукой, сказал:
- Поглядим на другое рождество.
При этих словах Скрудж-ребенок словно бы подрос на глазах, а комната, в
которой они находились, стала еще темнее и грязнее. Теперь видно было, что
панели в ней рассохлись, оконные рамы растрескались, от потолка отвалились куски штукатурки, обнажив дранку. Но когда и как это произошло, Скрудж знал не больше, чем мы с вами. Он знал только, что так и должно быть, что именно так все и было. И снова он находился здесь совсем один, в то время как все другие мальчики отправились домой встречать веселый праздник.
Но теперь он уже не сидел за книжкой, а в унынии шагал из угла в угол.
Тут Скрудж взглянул на Духа и, грустно покачав головой, устремил в
тревожном ожидании взгляд на дверь.
Дверь распахнулась, и маленькая девочка, несколькими годами моложе
мальчика, вбежала в комнату. Кинувшись к мальчику на шею, она принялась целовать его, называя своим дорогим братцем.
- Я приехала за тобой, дорогой братец! - говорила малютка, всплескивая
тоненькими ручонками, восторженно хлопая в ладоши и перегибаясь чуть не пополам от радостного смеха. - Ты поедешь со мной домой! Домой! Домой!
- Домой, малютка Фэн? - переспросил мальчик.
- Ну, да! - воскликнуло дитя, сияя от счастья. - Домой! Совсем!
Навсегда! Отец стал такой добрый, совсем не такой, как прежде, и дома теперь
как в раю. Вчера вечером, когда я ложилась спать, он вдруг заговорил со мной
так ласково, что я не побоялась, - взяла и попросила его еще раз, чтобы он
разрешил тебе вернуться домой. И вдруг он сказал: "Да, пускай приедет", и
послал меня за тобой. И теперь ты будешь настоящим взрослым мужчиной, -
продолжала малютка, глядя на мальчика широко раскрытыми глазами, - и никогда больше не вернешься сюда. Мы проведем вместе все святки, и как же мы будем веселиться!
- Ты стала совсем взрослой, моя маленькая Фэн! - воскликнул мальчик.
Девочка снова засмеялась, захлопала в ладоши и хотела погладить
мальчика по голове, но не дотянулась и, заливаясь смехом, встала на цыпочки
и обхватила его за шею. Затем, исполненная детского нетерпения, потянула его
к дверям, и он с охотой последовал за ней.
Тут чей-то грозный голос закричал гулко на всю прихожую:
- Тащите вниз сундучок ученика Скруджа! - И сам школьный учитель
собственной персоной появился в прихожей. Он окинул ученика Скруджа свирепо-снисходительным взглядом и пожал ему руку, чем поверг его в состояние полной растерянности, а затем повел обоих детей в парадную гостиную, больше похожую на обледеневший колодец. Здесь, залубенев от холода, висели на стенах географические карты, а на окнах стояли земной и небесный глобусы. Достав графин необыкновенно легкого вина и кусок необыкновенно тяжелого пирога, он предложил детям полакомиться этими деликатесами, а тощему слуге велел вынести почтальону стаканчик "того самого", на что он отвечал, что он благодарит хозяина, но если "то самое", чем его уже раз потчевали, то лучше не надо. Тем временем сундучок юного Скруджа был водружен на крышу почтовой кареты, и дети, не мешкая ни секунды, распрощались с учителем, уселись в экипаж и весело покатили со двора. Быстро замелькали спицы колес, сбивая снег с темной листвы вечнозеленых растений.
- Хрупкое создание! - сказал Дух. - Казалось, самое легкое дуновение
ветерка может ее погубить. Но у нее было большое сердце.
- О да! - вскричал Скрудж. - Ты прав, Дух, и не мне это отрицать, боже
упаси!
- Она умерла уже замужней женщиной, - сказал Дух. - И помнится, после
нее остались дети.
- Один сын, - поправил Скрудж.
- Верно, - сказал Дух. - Твой племянник. Скруджу стало как будто не по
себе, и он буркнул:
- Да.
Всего секунду назад они покинули школу, и вот уже стояли на людной
улице, а мимо них сновали тени прохожих, и тени повозок и карет катили мимо,
прокладывая себе дорогу в толпе. Словом, они очутились в самой гуще шумной городской толчеи. Празднично разубранные витрины магазинов не оставляли сомнения в том, что снова наступили святки. Но на этот раз был уже вечер, и на улицах горели фонари.
Дух остановился у дверей какой-то лавки и спросил Скруджа, узнает ли он
это здание.
- Еще бы! - воскликнул Скрудж. - Ведь меня когда-то отдали сюда в
обучение!
Они вступили внутрь. При виде старого джентльмена в парике,
восседавшего за такой высокой конторкой, что, будь она еще хоть на два дюйма выше, голова у него уперлась бы в потолок, Скрудж в неописуемом волнении воскликнул:
- Господи, спаси и помилуй! Да это же старикан Физзиуиг, живехонек!
Старый Физзиуиг отложил в сторону перо и поглядел на часы, стрелки
которых показывали семь пополудни. С довольным видом он потер руки, обдернул жилетку на объемистом брюшке, рассмеялся так, что затрясся весь от сапог до бровей, - и закричал приятным, густым, веселым, зычным басом:
- Эй, вы! Эбинизер! Дик!
И двойник Скруджа, ставший уже взрослым молодым "человеком,
стремительно вбежал в комнату в сопровождении другого ученика.
- Да ведь это Дик Уилкинс! - сказал Скрудж, обращаясь к Духу. -
Помереть мне, если это не он! Ну, конечно, он! Бедный Дик! Он был так ко мне
привязан.
- Бросай работу, ребята! - сказал Физзиуиг. - На сегодня хватит. Ведь
нынче сочельник, Дик! Завтра рождество, Эбинизер! Ну-ка, мигом запирайте
ставни! - крикнул он, хлопая в ладоши. - Живо, живо! Марш!
Вы бы видели, как они взялись за дело! Раз, два, три - они уже
выскочили на улицу со ставнями в руках; четыре, пять, шесть - поставили
ставни на место; семь, восемь, девять - задвинули и закрепили болты, и
прежде чем вы успели бы сосчитать до двенадцати, уже влетели обратно, дыша как призовые скакуны у финиша.
- Ого-го-го-го! - закричал старый Физзиуиг, с невиданным проворством
выскакивая из-за конторки. - Тащите все прочь, ребятки! Расчистим-ка
побольше места. Шевелись, Дик! Веселей, Эбинизер!
Тащить прочь! Интересно знать, чего бы они ни оттащили прочь, с
благословения старика. В одну минуту все было закончено. Все, что только по
природе своей могло передвигаться, так бесследно сгинуло куда-то с глаз
долой, словно было изъято из обихода навеки. Пол подмели и обрызгали, лампы оправили, в камин подбросили дров, и магазин превратился в такой хорошо натопленный, уютный, чистый, ярко освещенный бальный зал, какой можно только пожелать для танцев в зимний вечер.
Пришел скрипач с нотной папкой, встал за высоченную конторку, как за
дирижерский пульт, и принялся так наяривать на своей скрипке, что она
завизжала, ну прямо как целый оркестр. Пришла миссис Физзиуиг - сплошная улыбка, самая широкая и добродушная на свете. Пришли три мисс Физзиуиг - цветущие и прелестные. Пришли следом за ними шесть юных вздыхателей с разбитыми сердцами. Пришли все молодые мужчины и женщины, работающие в магазине. Пришла служанка со своим двоюродным братом - булочником. Пришла кухарка с закадычным другом своего родного брата - молочником. Пришел мальчишка-подмастерье из лавки насупротив, насчет которого существовало подозрение, что хозяин морит его голодом. Мальчишка все время пытался спрятаться за девчонку - служанку из соседнего дома, про которую уже доподлинно было известно, что хозяйка дерет ее за уши. Словом, пришли все, один за другим,- кто робко, кто смело, кто неуклюже, кто грациозно, кто расталкивая других, кто таща кого-то за собой,- словом, так или иначе, тем или иным способом, но пришли все. И все пустились в пляс - все двадцать пар разом. Побежали по кругу пара за парой, сперва в одну сторону, потом в другую. И пара за парой - на середину комнаты и обратно. И закружились по всем направлениям, образуя живописные группы. Прежняя головная пара, уступив
место новой, не успевала пристроиться в хвосте, как новая головная пара уже
вступала - и вСЯКИЙ раз раньше, чем следовало,- пока, наконец, все пары не
стали головными и все не перепуталось окончательно. Когда этот счастливый
результат был достигнут, старый Физзиуиг захлопал в ладоши, чтобы
приостановить танец, и закричал:
- Славно сплясали! - И в ту же секунду скрипач погрузил разгоряченное
лицо в заранее припасенную кружку с пивом. Но будучи решительным противником отдыха, он тотчас снова выглянул из-за кружки и, невзирая на отсутствие танцующих, опять запиликал, и притом с такой яростью, словно это был уже не он, а какой-то новый скрипач, задавшийся целью либо затмить первого, которого в полуобморочном состоянии оттащили домой на ставне, либо погибнуть.
А затем снова были танцы, а затем фанты и снова танцы, а затем был
сладкий пирог, и глинтвейн, и по большому куску холодного ростбифа, и по
большому куску холодной отварной говядины, а под конец были жареные пирожки с изюмом и корицей и вволю пива. Но самое интересное произошло после ростбифа и говядины, когда скрипач (до чего же ловок, пес его возьми! Да, не нам с вами его учить, этот знал свое дело!) заиграл старинный контраданс "Сэр Роджер Каверли" и старый Физзиуиг встал и предложил руку миссис Физзиуиг. Они пошли в первой паре, разумеется, и им пришлось потрудиться на славу. За ними шло пар двадцать, а то и больше, и все - лихие танцоры, все - такой народ, что шутить не любят и уж коли возьмутся плясать, так будут плясать, не жалея пяток!
Но будь их хоть, пятьдесят, хоть сто пятьдесят пар - старый Физзиуиг и
тут бы не сплошал, да и миссис Физзиуиг тоже. Да, она воистину была под
стать своему супругу во всех решительно смыслах. И если это не высшая
похвала, то скажите мне, какая выше, и я отвечу - она достойна и этой. От
икр мистера Физзиуига положительно исходило сияние. Они сверкали то тут, то
там, словно две луны. Вы никогда не могли сказать с уверенностью, где они
окажутся в следующее мгновение. И когда старый Физзиуиг и миссис Физзиуиг проделали все фигуры танца, как положено,- и бегом вперед, и бегом назад, и, взявшись за руки, галопом, и поклон, и реверанс, и покружились, и нырнули под руки, и возвратились, наконец, на свое место, старик Физзиуиг подпрыгнул и пристукнул в воздухе каблуками - да так ловко, что, казалось, ноги его подмигнули танцорам,- и тут же сразу стал как вкопанный.
Когда часы пробили одиннадцать, домашний бал окончился. Мистер и миссис Физзиуиг, став по обе стороны двери, пожимали руку каждому гостю или гостье и пожелали ему или ей веселых праздников. А когда все гости разошлись, хозяева таким же манером распрощались и с учениками. И вот веселые голоса замерли вдали, а двое молодых людей отправились к своим койкам в глубине магазина.
Пока длился бал, Скрудж вел себя как умалишенный. Всем своим существом он был с теми, кто там плясал, с тем юношей, в котором узнал себя. Он как бы участвовал во всем, что происходило, все припоминал, всему радовался и испытывал неизъяснимое волнение. И лишь теперь, когда сияющие физиономии Дика и юноши Скруджа скрылись из глаз, вспомнил он о Духе и заметил, что тот пристально смотрит на него, а сноп света у него над головой горит необычайно ярко.
- Как немного нужно, чтобы заставить этих простаков преисполниться
благодарности,- заметил Дух.
- Немного? - удивился Скрудж.
Дух сделал ему знак прислушаться к задушевной беседе двух учеников,
которые расточали хвалы Физзиуигу, а когда Скрудж повиновался ему, сказал:
- Ну что? Разве я не прав? Ведь он истратил сущую безделицу - всего
три-четыре фунта того, что у вас на земле зовут деньгами. Заслуживает ли он
таких похвал?
- Да не в этом суть, - возразил Скрудж, задетый за живое его словами и
не замечая, что рассуждает не так, как ему свойственно, а как прежний юноша Скрудж. - Не в этом суть, Дух. Ведь от Физзиуига зависит сделать нас счастливыми или несчастными, а наш труд - легким или тягостным, превратить его в удовольствие или в муку. Пусть он делает это с помощью слова или взгляда, с помощью чего-то столь незначительного и невесомого, чего нельзя ни исчислить, ни измерить, - все равно добро, которое он творит, стоит целого состояния. - Тут Скрудж почувствовал на себе взгляд Духа и запнулся.
- Что же ты умолк? - спросил его Дух.
- Так, ничего, - отвечал Скрудж.
- Ну а все-таки, - настаивал Дух.
- Пустое, - сказал Скрудж, - пустое. Просто мне захотелось сказать
два-три слова моему клерку. Вот и все.
Тем временем юноша Скрудж погасил лампу. И вот уже Скрудж вместе с
Духом опять стояли под открытым небом.
- Мое время истекает, - заметил Дух. - Поспеши!
Слова эти не относились к Скруджу, а вокруг не было ни души, и тем не
менее они тотчас произвели свое действие, Скрудж снова увидел самого себя. Но теперь он был уже значительно старше - в расцвете лет. Черты лица его еще не стали столь резки и суровы, как в последние годы, но заботы и скопидомство уже наложили отпечаток на его лицо. Беспокойный, алчный блеск появился в глазах, и было ясно, какая болезненная страсть пустила корни в его душе и что станет с ним, когда она вырастет и черная ее тень поглотит его целиком.
Он был не один. Рядом с ним сидела прелестная молодая девушка в трауре.
Слезы на ее ресницах сверкали в лучах исходившего от Духа сияния.
- Ах, все это так мало значит для тебя теперь, - говорила она тихо. -
Ты поклоняешься теперь иному божеству, и оно вытеснило меня из твоего
сердца. Что ж, если оно сможет поддержать и утешить тебя, как хотела бы
поддержать и утешить я, тогда, конечно, я не должна печалиться.
- Что это за божество, которое вытеснило тебя? - спросил Скрудж.
- Деньги.
- Нет справедливости на земле! - молвил Скрудж. - Беспощаднее всего
казнит свет бедность, и не менее сурово - на словах, во всяком случае, -
осуждает погоню за богатством.
- Ты слишком трепещешь перед мнением света, - кротко укорила она его. -
Всем своим прежним надеждам и мечтам ты изменил ради одной - стать
неуязвимым для его булавочных уколов. Разве не видела я, как все твои
благородные стремления гибли одно за другим и новая всепобеждающая страсть, страсть к наживе, мало-помалу завладела тобой целиком!
- Ну и что же? - возразил он. - Что плохого, даже если я и поумнел
наконец? Мое отношение к тебе не изменилось.
Она покачала головой.
- Разве не так?
- Наша помолвка - дело прошлое. Оба мы были бедны тогда и
довольствовались тем, что имели, надеясь со временем увеличить наш достаток терпеливым трудом. Но ты изменился с тех пор. В те годы ты был совсем иным.
- Я был мальчишкой, - нетерпеливо отвечал он.
- Ты сам знаешь, что ты был не тот, что теперь, - возразила она. - А я
все та же. И то, что сулило нам счастье, когда мы были как одно существо,
теперь, когда мы стали чужими друг другу, предвещает нам только горе. Не
стану рассказывать тебе, как часто и с какой болью размышляла я над этим.
Да, я много думала и решила вернуть тебе свободу.
- Разве я когда-нибудь просил об этом?
- На словах - нет. Никогда.
- А каким же еще способом?
- Всем своим новым, изменившимся существом. У тебя другая душа, другой
образ жизни, другая цель. И она для тебя важнее всего. И это сделало мою
любовь ненужной для тебя. Она не имеет цены в твоих глазах. Признайся, -
сказала девушка, кротко, но вместе с тем пристально и твердо глядя ему в
глаза, - если бы эти узы не связывали нас, разве стал бы ты теперь
домогаться моей любви, стараться меня завоевать? О нет!
Казалось, он помимо своей воли не мог не признать справедливости этих
слов. Но все же, сделав над собой усилие, ответил:
- Это только ты так думаешь.
- Видит бог, я была бы рада думать иначе! - отвечала она. - Уж если я
должна была, наконец, признать эту горькую истину, значит как же она сурова и неопровержима! Ведь не могу же я поверить, что, став свободным от всяких обязательств, ты взял бы в жены бесприданницу! Это - ты-то! Да ведь даже изливая мне свою душу, ты не в состоянии скрыть того, что каждый твой шаг продиктован Корыстью! Да если бы даже ты на миг изменил себе и остановил свой выбор на такой девушке, как я, разве я не понимаю, как быстро пришли бы вслед за этим раскаяние и сожаление! Нет, я понимаю все. И я освобождаю тебя от твоего слова. Освобождаю по доброй воле - во имя моей любви к тому, кем ты был когда-то.
Он хотел что-то сказать, но она продолжала, отворотясь от него:
- Быть может... Когда я вспоминаю прошлое, я верю в это... Быть может,
тебе будет больно разлучиться со мной. Но скоро, очень скоро это пройдет, и
ты с радостью позабудешь меня, как пустую, бесплодную мечту, от которой ты вовремя очнулся. А я могу только пожелать тебе счастья в той жизни, которую ты себе избрал! - С этими словами она покинула его, и они расстались навсегда.
- Дух! - вскричал Скрудж. - Я не хочу больше ничего видеть. Отведи меня
домой. Неужели тебе доставляет удовольствие терзать меня!
- Ты увидишь еще одну тень Прошлого, - сказал Дух.
- Ни единой, - крикнул Скрудж. - Ни единой. Я не желаю ее видеть! Не
показывай мне больше ничего!
Но неумолимый Дух, возложив на него обе руки, заставил взирать на то,
что произошло дальше.
Но ведь Машенька проиграет в этом маленьком споре, правда? Проиграет, чтобы потом выиграть свой главный бой - с болезнью.
)
[/URL]
[/URL]
[/URL]
Ты знаешь, я тоже очень люблю мультики, особенно советские. 
Хотя красочные диснеевские мульты тоже вызывают у меня восторг! А какие тебе больше нравятся? Я смотрю, что у нас с тобой много общего! Я обожаю музыку, правда совсем разную, поэтому любимых певцов или певиц у меня нет. А у тебя есть? А ещё пару лет назад я сходила с ума от SIMSов! Просто сутками сидела у компьютера. Но сейчас на такие длинные игры времени совсем не осталось. Ой, ты любишь ужастики, а я трусишка, поэтому ужастики не смотрю. Хотя нет, "Пункт назначения" посмотрела с большим удовольстием, все 4 части. А ты смотрела этот фильм, если нет, посмотри обязательно. 
[/URL]
[/URL]
Очень нравятся прорисовка персонажей, деталей, мне кажется, что компьютерные мультики более грубоватые. Люблю все-таки классическую, "рисованную" анимацию 
Можно мне так тебя называть?
Несмотря на это есть и любимые произведения.
А когда мне было чуть больше, чем тебе лет, я просто обожала японские мультсериалы! "Сейлормун", "Кэнди", "Лулу - ангел цветов"... Думаю, я и сейчас буду не против их посмотреть! 
[/URL]
[/URL]
[/URL][SPOILER]
